Перрин тоже побежал было, но сообразил, что в руках у него окровавленный топор. Он поспешно вытер изогнутое лезвие о плащ мертвеца. Он мертв, чтоб мне сгореть. и плащ уже в крови. Перрин заставил себя продеть рукоять топора обратно в петлю на поясе и только после этого торопливой рысцой двинулся с поля битвы.
На краю площади юноша заметил ее – тонкая фигурка в темной узкой юбке. Она повернулась и побежала – он увидел, что это юбка-штаны для верховой езды. Девушка юркнула в переулок и исчезла.
Перрин еще не добрался до места, где она стояла, как его встретил Лан. С одного взгляда Страж уяснил все:
пустая клетка под виселицей, среди теней – белые холмики, на которых отсвечивало лунное сияние. Вскинув голову, будто вот-вот взорвется от ярости, он таким же натянутым и жестким, как новый обод колеса, голосом произнес:
– Твоя работа, кузнец? Чтоб мне сгореть! Тебя никто не видел? Никто не свяжет с тобой случившееся?
– Девушка, – промолвил Перрин. – По-моему, она видела. Только не делай ей ничего плохого, Лан! Еще куча народу могла меня видеть. Вон сколько окон вокруг светится!
Страж сграбастал Перрина за рукав куртки и подтолкнул в сторону гостиницы.
– Я заметил, как пробежала девушка, но подумал… Неважно. Хоть из-под земли откопай огир и тащи его в конюшню. Потом надо как можно быстрей добраться с нашими лошадьми до пристани. Одному Свету ведомо, найдется ли судно, которое отплывает сегодня ночью. А если нет, то и Свету неведомо, сколько мне придется заплатить, чтобы его нанять. И без вопросов, кузнец! Давай, действуй! Беги!.
Длинные шаги Стража были не чета Перриновым, и когда юноша наконец протолкался через толпу у дверей гостиницы, Лан уже поднимался по лестнице на второй этаж, никак не выказывая спешки. Перрин заставил себя шагать столь же неторопливо. Позади, у дверей, недовольно шушукались и бурчали о всяких, что лезут вперед приличных людей.
– Снова? – переспрашивал Орбан, приподняв свой серебряный кубок, чтобы тот не забывали наполнять. – Будь по-вашему, ладно. Они засели в кустах у самой дороги, по которой мы ехали, и так близко от Ремена мы никак не ждали засады. С дикими воплями ринулись они на нас из густых зарослей. Не успели мы и глазом моргнуть, как они, выставив свои копья, врезались в самую середину нашего отряда. Сразу поразили двух моих лучших воинов и одного из людей Ганна. И вот. едва увидев нападавших, я сразу узнал айильцев и…
Перрин заторопился вверх по лестнице. Ладно, теперь Орбан будет их знать.
Из-за двери комнаты Морейн доносился гул голосов. Юноше совсем не хотелось слышать, что она скажет обо всем случившемся на площади. Перрин протрусил мимо и сунул голову в комнату Лойала.
Перрину сразу бросилась в глаза кровать огир – низкая и массивная, вдвое длиннее и раза в два шире любой человеческой кровати. Ничего похожего Перрин прежде не видывал. Кровать занимала большую часть комнаты, просторной и великолепной, ничем не уступавшей апартаментам Морейн. Перрин смутно припомнил, как Лойал говорил, что кровать изготовлена из воспетого дерева, и в другое время, скорей всего, задержался бы полюбоваться ее плавными изгибами. При виде текучих линий, словно созданных самой природой, складывалось впечатление, будто кровать просто выросла там, где стоит. Да, некогда в прошлом в Ремене несомненно останавливались огир, иначе где хозяин гостиницы раздобыл бы деревянное кресло по росту Лойалу. На лежащих в кресле подушках и расположился со всеми удобствами огир – в рубашке и штанах, лениво почесывая голую лодыжку большим пальцем другой ноги и одновременно делая пометки в большой книге в матерчатом переплете, которую пристроил на подлокотнике кресла.
– Мы уходим! – сказал Перрин. Лойал вздрогнул, чуть было не опрокинув пузырек с чернилами и не уронив книгу.
– Уходим? Как так? Мы же только что приехали! – пророкотал он.
– Уходим, именно так. Встречаемся на конюшне, давай-ка поторопись. И чтобы никто не видел, как ты уходишь. По– моему, здесь есть черная лестница, рядом с кухней. По ней и спустимся. В том конце коридора, где отвели комнату Перрину, сильно пахло всякой жаркой-готовкой, и наверняка запах поднимался по черному ходу.
Полным сожаления взором огир окинул кровать, затем начал натягивать свои высокие сапоги.
– Но почему мы уходим?
– Белоплащники, – ответил Перрин. – Подробней расскажу попозже. – И, пока Лойал не успел спросить еще чего-нибудь, поспешно выскочил в коридор.
А своих сумок Перрин даже не расстегивал. Всего и надо было ему – повесить на пояс колчан, накинуть плащ, забросить на плечо скатку одеяла и переметные сумы, подобрать лук, и ничто не выдавало, что он когда-либо переступал порог комнаты. Ни единой морщинки на сложенных одеялах в изножье кровати, ни следов брызг на щербатом тазике на умывальнике. Даже фитиль сальной свечи, вдруг дошло до Перрина, остался нетронутым. Наверное, я догадывался, что не придется здесь остановиться. Похоже, в последнее время я не оставляю за собой следов.
Как он и предполагал, узкая лестница в дальнем конце выходила в коридор, что вел мимо кухни. Перрин со всей осторожностью заглянул в кухню. В большом плетеном колесе споро перебирала лапами собака, вращая длинный вертел с нанизанными на него задней ногой барашка, огромным куском говядины, полудесятком цыплят и целым гусем. Над вторым очагом висел на крепком крюке котел с супом, от котла вился густой поток ароматов. Но не было видно ни одного повара, ни единой живой души, если не считать собаки. Поблагодарив про себя Орбана с его несусветными лживыми россказнями, Перрин торопливо выскользнул в ночь.